"Ну что, старый, пошли на
прогулку". Поседевшая голова коня поворачивается ко мне. Несмотря на
преклонные годы, он все еще очень красив. Уникум выходит из конюшни
и, со свойственной ему гордой независимостью, деловито топает к воротам
на поиски травки, еще торчащей кое-где из-под снега. Длинная теплая
попона смешно болтается на его сухом старческом теле. Таким я знала
коня в последние годы его жизни, но память часто возвращает меня еще
дальше, в прошлое, к нашей первой встрече.
Итак, меня взяли работать на конюшню крупного московского
проката. Как водится, все началось с ценных указаний: мне показывали
лошадей, рассказывали об особенностях каждой. Кони отдыхали -
утренняя работа была позади. У одного денника провожатая замялась и
осторожно приоткрыла дверь: в глаза бросился круп коня и угрожающе
приподнятая нога. "Это Уникум. Будешь
помогать его седлать, бери хлыст и бей".
"Зачем?" - искренне удивилась я. - В ответ на мой вопрос
сотрудница сделала шаг внутрь. Большие копыта мгновенно взлетели
вверх, подняв тучу опилок. "Видала? Так что
лупи его, не жалей, иначе не поймаешь!". И
вот началось мое первое дежурство. Когда Уникума пришли седлать, он
ни в какую не желал разворачиваться и подпустить к себе всадника. Я
нехотя взялась за хлыст. Удар, еще удар. Наконец конь позволил
схватить себя. Я взглянула на него и вздрогнула: в его глазах была
не злоба, а тоска и боль. В тот день я долго
не могла заснуть: все мне виделся Уникум, такой несчастный и
одинокий. На следующий день он работал с утра и мне не пришлось
повторять экзекуцию, да я бы ни за какие коврижки не согласилась бы
вновь проделать это. Вечером я подошла к деннику:"Прости меня,
Уникум, возьми сухарик". Так началась наша
дружба, которая продолжалась десять лет. Не все было гладко, не
сразу конь поверил мне. В ночные дежурства я часами сидела у него в
деннике на опилках, пела ему песни, рассказывала о своей жизни.
Наконец настал день, когда он заржал, услышав мои шаги и положил
голову мне на плечо. В тот момент я поняла, что должна помочь ему.
Процесс покупки старого девятнадцатилетнего
коня был долгим, и мучительным, через третьи руки, чтобы он дожил
свой век в приюте, названным его именем. Я уверена, что до самой
смерти он ничего не забыл. Горечь и триумф, унижения и радость.
Породистый рысак, он помнил азарт беговой дорожки и шум
взволнованной публики на трибунах ипподрома. Затем пришли
бесконечные всадники в прокате. Он не забыл, как уже здесь мы учили
его пастись: городская лошадь никогда не видела цветущего луга с
травой по колено. Он помнил и минуты, когда болело старое изношенное
сердце и все суетились вокруг - уколы, таблетки, ласковые руки,
гладившие и поддерживавшие его до самой последней минуты.
Уникум умер разменяв четверть века, надо заметить, что
лошади редко доживают до столь почтенного возраста - слишком жестоко
и беспощадно обходится с ними человек. Лишь немногие счастливцы
имеют возможность закончить свою жизнь в покое и радости. Жаль,
конечно, но всех не спасешь. В нашем приюте более двух десятков
лошадей нашли спокойную, не омраченную голодом и страхом старость.
Не думайте, что это преувеличение, лошади жившие и живущие у нас
действительно счастливы и веселы. Хоть и ходит в рядах
спортсменов-конников мнение о том, что в приюте несчастные лошади
мучаются от старости и болезней и просто мечтают, чтобы их жизнь
прервалась на мясокомбинате, мне бы хотелось, чтобы они посмотрели
своими глазами каким конем стал Уникум в последние, быть может самые
беззаботные годы своей нелегкой жизни. В
первый же год после переезда в приют бесследно исчезли зажатые уши и
оскаленные зубы. Самые маленькие дети совершенно безбоязненно
подходили к нему, гладили, кормили. А уж в работе на него
нахвалиться было нельзя, старательный, ответственный, просто ходячий
пример для других лошадей. "Старый, прокати девочку до поворота и
обратно". Все больше можно не вмешиваться - умница аккуратно
выполнял задание. А как трогательно было смотреть, когда оправившись
от очередного недомогания (возраст все-таки!) он сам норовил встать
в смену работающих под седлом товарищей словно говоря:"Я уже в
порядке. Дайте мне тоже работу". Так
проходили годы, Уникум старел, его характер все больше напоминал
повадки старого деда-ворчуна, однако он все равно оставался самым
любимым конем всех сотрудников приюта. Сколько веселых развлечений
придумывал он для себя и вместе с тем для нас. Одно из них, самое
любимое, - игра в "пихалочку". При этом
момент выбирался просто беспроигрышный. Идешь по конюшне с двумя
ведрами воды или руки заняты попонами, а он тут как тут, стоит
поперек дороги - не пройти. "Отойди, старый!" - на морде полное
блаженство. Ношу из рук выпускать не хочется, начинаешь его
отпихивать боком, а это все равно, что толкать стену, которая от
восторга еще и подпрыгивает на месте. Чертыхаясь, все бросишь, чтобы
отогнать его и пройти, а он уже и сам отошел. Вроде как: милости
просим, проходите, пожалуйста. Хитростям его
не было предела. На всей конюшне он один додумался до того, чтобы
брать пошлину в виде сухарика с каждого незнакомого с ним новичка.
Однажды вечером я ждала двух маленьких девочек, они уже расседлали
своих лошадей и вот-вот должны были подойти. Но их все не было.
Между тем на конюшне разыгрывался очередной спектакль, главную роль
в котором как всегда с блеском исполнял Уникум. Девочки забились в
угол, обняв свои седла, как только они пытались сделать шаг вперед,
старый разбойник прижимал уши, скалился, щелкал зубами, задняя нога
приподнималась, как для удара: "Сухарь или жизнь!". Заслышав мой
возмущенный вопль, притворно злое выражение лица тут же сменилось
полной невинностью:"Да шучу я!". Я выпустила истомившихся девочек,
потом сама сделала шаг, чтобы уйти и кубарем полетела на пол. Что
это еще такое? А Уникум прямо, кажется, улыбаясь отодвинул в сторону
коварно подставленную мне ножку. Последнее слово, надо признать,
всегда оставалось за ним. Одно из самых
ярких моих воспоминаний об Уникуме на ипподроме - это как он мог
выскочить из смены и лязгнув зубами кинуться на лошадь, идущую сзади
и тут же вспоминается он в приюте, изящно ухаживающий за
единственной кобылой, радостно приветствующий новых лошадей. Мог ли
кто-нибудь из конюхов или тренеров проката представить себе этого
угрюмого и раздражительного коня, попивающего из чашки, стоящей на
столе, сладкий чай? Это чистая правда, по утрам, летом, во время
завтрака на свежем воздухе, мы всегда выпускали Уникума погулять. Он
подходил к нам, толкал головой под локоть, словно говоря:"Ну
угостите же и меня". Он всегда очень любил быть в центре внимания.
Я могу вспоминать о нем бесконечно,
особенно, о его редком уме. Если у него что-нибудь болело, Уникум, не
медля ни минуты, старался обратить наше внимание на себя, он стучал
ногой, ржал, словно просил о помощи. Так же он вел себя и в
последний день, который стал для нас одним из самых черных и
печальных. Тогда меня на конюшне, к счастью, не было, работали моя
мама, директор приюта, и ее помощница. Вечером они позвонили мне
домой и сказали просто:"Умер Уникум". Признаться, я сначала не
поверила, за пять лет этот рыжий конь так вошел в нашу жизнь, что
без него, казалось, приют просто не сможет существовать.
Мама потом рассказывала мне, что в отличие от других
лошадей, он сохранил ясность мысли до самой смерти. Обычно,
испытывая боль, кони теряются и совсем перестают соображать от
страха, Уникум же понимал, что умирает. Он бесконечно пытался
встать и пойти вперед, будто стараясь убежать от неумолимого конца.
Я рада, что не видела его умирющим. Пусть в
моей памяти он останется таким, каким он запомнился мне под новый
год, его последний год в приюте. В тот солнечный зимний день мама
сказала: "Знаешь что? А сделаю-ка я тебе новогодний подарок. Садись
на часок на Уникума, он сейчас чувствует себя неплохо, вот и
покатайся". "Да брось, мама, он же развалится подо мной на
запчасти!". Но она все же уговорила меня, и я с некоторым трепетом
взгромоздилась на сухонького старичка. Мы ездили в смене, и Уникум
бегал вполне прилично для своего возраста. Но на галоп меня
попросили встать в голову: "Да не сможет он, - заныла я, - остальные
сзади его затопчут!". "Давай-давай, - смеялась мама, - не трусь,
старый тебе еще покажет". Поняв, что ее не переспоришь, я поехала
вперед. Прозвучала волнующая команда:
"Галопом марш!", и тут Уникума словно подменили. Он опять первый! Он
Уникум! Конь рванулся с места отличным галопом, оставив далеко
позади лениво ползущих лошадей. Когда мы доехали, нет, долетели до
мамы, я только и смогла сказать: "Ну и ну!".
На первую годовщину смерти Уникума наша знакомая, талантливый
художник, написала его портрет. Он теперь, словно икона, висит в нашей
комнате в приюте. Представьте себе прекрасного рыжего коня, идущего
по черному мрачному тоннелю к выходу, туда, где над цветущими
небесными лугами сияет ослепительный золотистый свет. Он уже там, на
этих прекрасных пастбищах, но голова его еще повернута назад, и
глаза смотрят на нас, слово посылая прощальный привет.
Дарья КУЗОВЛЕВА |